О гаджетах и ракетах – или обратная сторона СССР

Серия статей Антона Лазарева про причины отставания СССР и РФ от западных стран в области микроэлектроники и компьютерной техники.

У уважаемой Галины Иванкиной (zina_korzina) недавно вышел пост , посвященный сериалу «Обратная сторона Луны». Как описывается сама Галина — «детектив с элементами фантастики», в котором главный герой неким образом попадает в «нераспавшийся СССР» 2011 года. Если честно, то данный сериал я не смотрел, и вряд ли заставлю себя сделать это. Что поделаешь — всевозможные «Улицы разбитых фонарей» и «Бандитские Петербурги» в совокупности с «Ворониными» и «Папиными дочками», на всю жизнь отбили у меня желание потреблять продукцию современных российских телевизионщиков. Так что о том, хорошо или плохо снят данный продукт я судить не могу — в принципе, Иванкиной понравилось, значит не все так плохо. Но в этой теме речь пойдет вовсе не о достоинствах и недостатках данного сериала. И даже не о том, хорошо или плохо изобразили в данном произведении СССР. (Хотя, можно даже не смотря ответить — плохо. Ненависть к «совку» — видовая особенность современной «творческой интеллигенции», проявляющаяся даже тогда, когда в этом нет необходимости.)

Я хочу обратить внимание на один небольшой аспект указанного сериала. А именно — на то, как в нем попытались изобразить мир, в котором СССР сохранился. И, в частности, как в этом мире выглядела бы техника. А выглядела бы она, по мнению создателей, шедеврально. Вот, к примеру, полюбуйтесь на картинку из поста Иванкиной. Это, как можно понять, телефон. Там еще шикарный телевизор есть, с вынесенным кинескопом — на манер «Филипса» 1960 годов! Но остановимся на телефоне. Мобильном! С механическим номеронабирателем и двумя сильноточными(!) кнопками. Впрочем, кнопки были куплены в ближайшем магазине радиотоваров. А вот для получения номеронабирателя они, судя по всему, раскурочили старый телефон. Впрочем, именно по нему можно понять, откуда «растут ноги» данной конструкции. А растут они из известной статьи о советском изобретателе «мобильного телефона» (т.е., радиостанции, имеющей связь с телефонной сетью). В конце 1950 годов инженер Л.И. Куприянович не только разработал, но и собрал «в железе» подобный аппарат, причем в отличие от западных разработок подобного типа «телефон Куприяновича» реально был мобильным в современном понимании. Поскольку его можно было носить в руках — в то время, как «конкуренты» ограничивались автомобильными вариантами.

Впрочем, данный факт сейчас довольно известен — поэтому особо останавливаться на нем не буду. Отмечу лишь дату его изготовления — 1958 год, что, собственно, и объясняет наличие архаичного номеронабирателя: в то время выполнение подобного устройства «на кнопках» было затруднительным. (Кстати, электромеханика тут еще не самое страшное. К примеру, пульты для ТВ вплоть до 1980 годов работали по принципу камертона – никакой электроники, одна акустика.) Ну, а самое главное — даже с учетом вышесказанного, «телефон Куприяновича» являлся, по сути, практически любительским устройством, построенным по принципу: «я тебя слепила из того, что было». Более поздние созданные данным инженером устройства имели уже более «профессиональный» дизайн, даже диск нобирателя был меньшего размера. А уж о пошедших в серию аппаратах мобильной связи системы «Алтай» и говорить нечего – это прекрасно сконструированные устройства, не уступающее своим аналогам за рубежом. В том числе, и в плане эргономики.

О чем это говорит?Да о самом банальном – о том, что люди, пытающиеся выработать представление о «СССР будущего», банально не понимают, как и по каким принципам в нем шло развитие. Хотя бы развитие техники. (Собственно, они и о современном аналоге этих процессов не имеют ни малейшего представления – но тут подобное терпимо.) Почему – надо говорить отдельно. Пока же стоит обратить внимание на то, что указанная проблема применима даже к тем людям, которые не являются к антисоветчиками, и относятся к СССР положительно. Собственно, именно это мы можем увидеть в приведенном выше посте, где выдвигается широко распространенный аргумент о том, что «если бы СССР не распался, то мы бы летали в Космос, но у нас не было бы современных «гаджетов»». Как уже можно понять, данную сентенцию обычно употребляют и противники, и сторонники Советского Союза — различается только «акцент». Антисоветчики обыкновенно упирают на то, что вместо «бесполезного» Космоса (и прочих достижений советского хозяйства), мы получили столь приятные в быту предметы. (Кто эти самые «мы» обычно не уточняется.) Сторонники СССР же заявляют, что эти самые «гаджеты» не стоят потерянной мощи державы и ее достижений в «высоких сферах».

* * *

Одно остается неизменным – мысль о противоположности «высокой техники» (космическая, авиационная, атомная, наконец, военная)- и техники «бытовой», т.е., всех этих компьютеров, телевизоров, планшетов, смартфонов и т.д. Подобная уверенность настолько прочно вошла в наши представления, что подобный «космическо-гаджетный дуализм» кажется естественным. А, между тем, в нем заключена очень серьезная ошибка. Дело в том, что данные области человеческой деятельности в реальности являются не антагонистичными – как это кажется нашему современнику – а дополняющими друг друга. Если не генетическими. (Генетическими в плане того, что одна отрасль порождает другую.) О данной особенности современных технологий я уже писал, но повторю еще раз: то, что мы привыкли именовать модным словом «гаджет», на самом деле представляет собой не что иное, как «лебединую песню» отрасли, именуемой микроэлектроника. А сама микроэлектроника, как технологическое направление, в свою очередь выступает «побочным продуктом» советско-американского противостояния, обыкновенно именуемого «Холодной войной». (Хотя, если честно, то сведение данного конфликта к войне, пускай и «холодной», неверно.)

На самом деле, тут речь следует вести вовсе не о военных действиях, и даже не о гонке вооружений, к которой очень часто стараются все свести. Тут было гораздо большее – взаимное ускорение развития двух сверхдержав, благодаря которому произошел невиданный до того рывок в плане создания и внедрения новых технологий. Космическая программа, в данном случае, может рассматриваться, как самый яркий пример подобного внедрения – но не только. В реальности она значила больше, чем просто область применения современной техники – она выступала способом выхода человеческой цивилизации за рамки своей «вековой юдоли», способом обретения им поистине космических возможностей. Но рассматривать данный аспект надо, конечно же, отдельно. Тут же стоит отметить только то, что подобная, поистине космическая важность отрасли создавала в это самое время очень мощную «тень». Т.е., оказывала влияние на множество сфер человеческой деятельности. И, прежде всего, в том смысле, что реально требовала развивать технологии практически везде. Еще раз отмечу — не продажи (как это было принято всегда для капитализма), не презентации и пиар, что является нормой для современного общества – а именно технологии, как способы приложения человеческих знаний к изменению окружающего мира. Иначе говоря, от ракет требовалось, чтобы они реально летали. Конечно, суммы на это выделялись тоже космические – но эти средства обязательно должны были выливаться во что-то «железное». (Просто «распределить» их по заинтересованным лицам, как это принято сейчас, тогда было невозможно.)

Именно поэтому в указанное время именно развитие технологий воспринималось, как самое перспективное дело, а честолюбивая молодежь по обе стороны «железного занавеса» выбирала себе профессию ученого или инженера. Ну, а любая многообещающая новинка легко могла получить статус стратегически важной (с соответствующим финансированием). Как раз подобное и случилось с той областью производства, что получила название «микроэлектроника. Впрочем, она являлась не чем иным, как развитием более ранней (возникшей лет на десять пораньше) технологии изготовления полупроводниковых приборов. Техническая основа тут, в общем-то, не менялась: эпитаксия, диффузия, травление. Разница была в том, что полупроводниковые элементы, сформированные на кристалле, в микроэлектронике не разделялись на отдельные «единицы» – как это было принято до того – а напротив, объединялись друг с другом в некоторую систему. Т.е., с ними делали то же самое, что для «обычных» электронных компонентов обычно реализовывалось благодаря огромному количеству разнообразных технологических операций. Результатом стало значительное снижение общей сложности изготовления электронных устройств – и, как следствие, взрывное повышение их уровня.

Однако в данное процессе существовала одна маленькая хитрость, которая, по сути, и определила особенности развития отрасли. Речь идет о том, что указанные технологические процессы формирования полупроводниковых элементов – та самая диффузия и эпитаксия – имеют смысл только тогда, когда есть возможность стабильного поддержания их параметров. Подобные операции невозможно осуществлять в «гаражных» или «домашних» условиях. И даже в условиях небольшой лаборатории или маленького производства эта технология является неосуществимой. Потому-то с момента открытия полупроводниковых эффектов и до их внедрения прошло более полвека – так как до некоторого предела исследователи просто не могли получить нужную чистоту материалов. Из-за ее дороговизны. А ключом к «запуску» технологии стал военный заказ – необходимость в управляющих элементах для радиолокационных станций, с параметрами, недостижимыми для электровакуумных приборов. Именно под это были выделены средства, на которые, в свою очередь, были созданы установки, позволившие, наконец-то, обеспечить нужные параметры «чистоты».

* * *

Исходя из вышесказанного, можно понять, что переход к интеграции элементов на одном кристалле значил еще большее усложнение и удорожание процессов. Это довольно очевидно – количество элементов увеличивалось, размеры падали, а число операций росло. Поэтому соответственно росла и стоимость. Но, как было сказано выше, средства в указанное время выделялись без счета, был бы результат. А результат был. Удивительно, но главной причиной появления микроэлектроники, и ее самым важным итогом в начальный период, стал тот самый «маленький шаг для человека и большой шаг для человечества» — т.е., программа «Аполлон». Именно для «Аполлонов» было развернуто первое, относительно массовое, производство интегральных схем. Ну, а затем – ракетно-космическая отрасль, да и вообще, все, где требовалось обеспечить минимальные габариты и высокую надежность при полном невнимании к затратам. Собственно, именно в данных условиях и были отработаны основные технологические приемы, а главное, пройден самый «опасный» участок развития микроэлектроники, когда стоимость технологии еще велика, а очевидность ее незначительна. И к «коммерческому» периоду, начавшемуся в 1970 годах, микроэлектроника подошла уже развитой и перспективной отраслью. (Помимо «Аполлона» и ракет, впрочем, стоит упомянуть еще и знаменитую IBM-360, выведшую спрос на интегральные схемы на новый уровень. А так же неразрывную связь ее компании-производителя и американского ВПК.)

Таким образом, можно сказать, что основное условие, позволившим появится интегральным схемам — основе современных «гаджетов» — состояло как раз в наличии СССР. Впрочем, то же самое можно сказать и про иные элементы современных «информационных технологий» — от микропроцессоров до систем гигагерцовой связи, лежащих в основе того, что мы привыкли называть «мобильной телефонии». Определяющая особенность всех подобных технологий состояла в одном и том же. А именно – в высоком «пороге входа» и крайне низкой очевидности. Это значило, что никакой вменяемый инвестор даже в самом страшном сне не рискнул бы вложить деньги в данные области. А если, из-за какой-либо причины, вложил – то почти со 100% вероятностью это означало, что данные средства оказались бы «распилены» всевозможными мошенниками – что нормально для областей, где 99,999% людей не смыслят «ни сном, ни духом». Именно это обычно, мы и видим в современных «инновационных отраслях». Но в то время господствовала уже упомянутая максима – «ракета должна лететь» — а значит, вместо пиарщиков и менеджеров по маркетингу указанным освоением средств занялись инженеры…

Поэтому следует понять, что считать космос и микроэлектронику антагонистами не просто смешно – а очень глупо. И что именно развитие освоения космоса одновременно вело к прогрессу микроэлектроники. А значит – к появлению столь любимых некоторыми из наших современников «гаджетов». Впрочем, некоторые из них могут спросить: а почему же эти самые «гаджеты» появились только сегодня, во время, когда освоение Космоса вот уже третье десятилетие находится в глубокой стагнации? Ответ на данный вопрос не сложен – и именно, микроэлектроника, как технология «химическая» (да, производство интегральных схем – почти чистая химия) имеет такую особенность, как снижение цены на единицу продукции по мере отработки техпроцессов. Иначе говоря, чем больше существует технология, тем сильнее «вылизываются» ее особенности, и тем более совершенную продукцию можно выпускать. Тем более, что данный, чисто технологический аспект тут накладывается на аспект экономический: а именно, полученная в микроэлектронной отрасли прибыль инвестируется сюда же, приводя к возможности применения более дорогостоящего, но более «стабильного» оборудования. Все это ведет к появлению практически линейной зависимости эффективности технологии от прошедшего с момента ее запуска времени – к тому, что принято называть «законом Мура». Правда, этот самый «закон» работает только в границах допустимости технологий – и уже сейчас становится понятным, что мы к этим границам подошли. Но большинство людей пока не осознало данный аспект.

В любом случае, следует понять, что основной причиной нынешнего «господства гаджетов над Космосом» является вовсе не какой-либо технологический взлет первых, свойственный особенностям нашего времени. А напротив, микроэлектронные устройства развивались и развиваются своим «естественным путем», достигая тех пределов, которых достигли в любом бы случае. Но вот все остальное испытывает отнюдь не «естественное» состояние стагнации. Космические полеты, авиация, наземный транспорт, энергетика, сельское хозяйство, образование и медицина – все это, в самом лучшем случае, осталось на том уровне, которого достигло во время «Золотого века». Ну, может быть, «выбрало» свои «законные» 20-30% повышения качества за счет уже упомянутой «обкатки технологий». Впрочем, это в лучшем случае — в худшем речь идет о падении за уровень середины века, об архаизации, причем порой взрывной, как это произошло на Ближнем Востоке или в бывшем СССР. И чем дальше – тем больше стран оказываются вообще «выпавшими» из технологической системы, откатившись в этом плане к уровню Средневековья. Ирак, Ливия, Сирия или Афганистан. А ведь это только начало…

* * *

И можно сказать, что популярное представление о том, за отказ от «больших проектов» мы реально получили какие-либо достижения в какой-либо значимой технологической области, на самом деле выступает огромным заблуждением. В реальности за подобный отказ мы получили не развитие чего-либо, пускай даже и второстепенного, а стагнацию, постепенно охватывающую все большее число областей. В общем-то, даже в плане микроэлектронных устройств мы получили ту же стагнацию – но о ней надо говорить отдельно. (Пока можно отметить только некоторые аспекты этого плана, к примеру, жалкое положение с т.н. «искусственным интеллектом», когда прорывами выглядят посредственные, в общем-то, достижения. Вроде того, что машинный перевод перестал, наконец-то, вызывать исключительно смех – и его даже можно использовать для каких-то практических целей. А ведь это относится к технологиям, которые отточили и «накачали деньгами» по самое «не балуй»!)

И получается, что для нас ничего не остается, что делать вид, будто случившееся есть не самых худший сценарий из возможных (ну, один из худших) – а всего лишь один из вариантов «выбора». Дескать, выбрали смартфоны вместо освоения Марса (ну, или колбасу вместо науки), и теперь можем хоть чем-то гордиться. Пускай и с известными потерями. Хотя гордиться тут нечем – выигрыш от указанного «выбора» равен нулю, а проигрыш колоссален. Впрочем, как уже не раз говорилось, история на нас не заканчивается – и рано или поздно, но она «отыграет» свое. Ведь мир, поостренный исключительно на пиаре и обмане, в том числе, на самообмане, не бывает прочным. Рано или поздно, но придется вернуть определяющее значение реальности – и вот тогда и начнется новый этап настоящего развития…
http://anlazz.livejournal.com/155282.html

Советские микросхемы — самые большие микросхемы в мире!
Возвращаясь к популярному представлению о закономерностях развития техники, приведших к созданию абсурдной идеи — «гаджеты против ракет» — стоит выделить одну из важных причин его появлению. Речь идет о позднесоветском мифе, провозглашающим СССР неспособным к развитию электронной отрасли. Подобный миф настолько крепко засел в голове позднесоветского обывателя, что даже сейчас, при перечислении уничтоженных в 1990 годы отраслей промышленности, электронная почти не упоминается. Авиастроение вспоминают, станкостроение или производство автомобилей так же иногда припоминается – а вот про электронную промышленность как-то стараются «замять» Ну да – «советские микросхемы самые большие в мире!» А значит, «возвращаться» к тем временам как-то не хочется. (Кстати, про «самые большие микросхемы»: следует сказать, что максимально допустимый размер кристалла действительно характеризует совершенство используемых технологий. Это показывает тот факт, что люди, придумавшие данную фразу, были 100% гуманитариями.)

В ответ на это, конечно, можно привести множество примеров, свидетельствующих о том, что советская электронная и микроэлектронная промышленность если не лидировала в мире, то, по крайней мере, находилась на одном уровне с передовыми западными разработками. Однако тут мы это делать не будем. А займемся выяснением того, на чем же основывался вышеуказанный миф — и почему он оказался столь популярным. Вопрос этот несложный – основанием для этого послужило довольно специфическая ситуация, сложившаяся в отрасли к 1980 годам. Причем, ситуация абсолютно закономерная – но именно отражение ее в позднесоветском общественном сознании и создало тот самый образ «вечного отставания». А для еще лучшего представления о проблеме следует указать, что, поскольку большая часть населения могла «контачить» с данной отраслью исключительно в качестве потребителей бытовой аппаратуры, то судила о развитии по ней. То, что творилось в иных областях применения электроники, на общественное сознание влияло слабо.

Ну, и конечно же, стоит упомянуть известное «инженерное» отношение к дизайну/функциональности советских разработок, когда на первый план выходила эффективность (т.е. эргономика) – а вот «эффектность» (т.е. то, что сейчас и зовут дизайном) вообще не учитывалась. Именно поэтому в «нашей» аппаратуре очень любили «мягкие цвета» (серый, зеленый, кремовый) вместо контрастных и старались максимально сократить количество индикаторов и переключателей. А вот у «вероятного противника», напротив – преобладали контрастные решения и панели приборов, мигающие, будто новогодняя елка. И до сих пор преобладают, кстати – причем, не только в бытовой аппаратуре, но и в промышленной или даже военной области. Кстати, именно на указанном контрасте – «отсталая совковая техника» с функциональным дизайном и «передовая западная аппаратура», отражающая все прелести маркетинга, в свое время нехило озолотились многочисленные китайские производители. В 1990 годах они буквально завалили российский рынок откровенно низкокачественным поделками, но снабженными многочисленными индикаторами и ручками. Все это мигало и переливалось всеми цветами радуги – и прекрасно покупалось вследствие этого. Велик был миф!

* * *

Впрочем, тут речь пойдет несколько о другом. А именно – о том, что в реальности скрывалось за «кулисами» указанного представления. А скрывался там, как уже было сказано, серьезный кризис, постигший отрасль в конце 1970 годов. Именно с ним можно связать зарождение идеи о «вечном» несовершенстве советской электроники, якобы выходящей из неспособности «совка» и «совков» к данному делу. Но на самом деле, в основании указанного кризиса лежали исключительно технические причины. Точнее – технико-экономические, поскольку, как уже не раз говорилось, отличительным признаком электронной ( а в особенности, микроэлектронной) промышленности являлась прямая зависимость стоимости готовой продукции (и ее качества) от тиража. Конечно, это не является исключительной особенностью указанной отрасли — подобная закономерность присуща для всего массового производства, однако именно для советской электроники она оказалась фатальной.

Причиной подобного положения выступает уже упомянутая в прошлой части «химическая» основа производства полупроводников. В отличие от разного рода «штучной продукции», вроде болтов, гаек, автомобилей и самолетов, где основные технологические затраты приходятся на операции, связанные с конкретным экземпляром, в производстве данных изделий затраты, связанные с изготовлением «одной единицы», оказываются исчезающе малы. Ну, какие-то миллиграммы тех или иных химических веществ, стоимостью, стремящейся к нулю. Но для того, чтобы эту околонулевую стоимость можно было реализовать, необходимо крайне дорогостоящее и сложное оборудование. Ведь даже при производстве «дискретных» транзисторов размеры формируемых зон составляют доли миллиметра! А в современной микроэлектронной промышленности счет идет уже на нанометры! Поэтому легко понять, что достаточно изменить тот или иной параметр на ничтожную величину – и все, готовые изделия можно выбрасывать. Ну, а любая пылинка, способная попасть в осуществляемый технологический процесс, превращается в настоящую катастрофу.

Неудивительно, что создаваемые для работы в подобных условиях заводские цеха – а то и целые заводы – оказываются крайне дорогостоящими. Но эта высокая цена, разумеется, «разбивается» на те миллионы готовых изделий, что производятся на данном оборудовании. Поэтому совершенно очевидно, что чем больше объем производства, тем ниже цена готовой продукции. Но не только. Дело в том, что полученную от продажи произведенных изделий прибыль, как правило, можно так же проинвестировать в дальнейшее усложнение и удорожание производства. Т.е., в доведение его до следующего уровня совершенства, для перехода к еще более сложному и многообещающему изделию. Именно отсюда и вытекает пресловутый «закон Мура» — т.е., непрерывное усложнение выпускаемых изделий. Ну, или снижение цены при сохранении старых технологических норм.

Может показаться, что данная особенность означает только благо – ведь позволяет обходиться почти без внешних инвестиций. По крайней мере, на стадии «развитого» производственного процесса – в начальный период, как было сказано в прошлой части, напротив, микроэлектроника требовала очень больших затрат. Однако после того, как порог «коммерческой эффективности» был пройден, можно подумать, что отрасль ждет ничего, кроме непрерывного взлета. Однако все портит одна маленькая деталь. А именно – то, что готовые изделия надо продать. А продать миллионы произведенных изделий– далеко не пустяк. Собственно, практически все «гении» массового производства, начиная с Генри Форда, в реальности являются гениями массовых продаж, поскольку именно эта часть известной триады «товар-деньги-товар» в современном мире оказывается наиболее тяжелой. А главным дефицитом в данных условиях выступает рынок, где можно сбывать производимое. Именно вокруг этого самого рынка и крутится вся мировая экономика и политика последнего столетия, порой «докручиваясь» до Мировых Войн.

* * *

И разумеется, исходя из этого, практически вся мировая экономика оказывается поделенной между наиболее успешными массовыми производителями. Причем, в микроэлектронике, как в отрасли с наиболее ярко выраженной данной особенностью, эта самая монополизация торжествует в максимальной степени. Существует всего несколько суперкорпораций, выпускающих ту или иную микроэлектронную продукцию, и выйти на этот рынок «сторонней силе» очень тяжело. Правда, можно подумать, что для СССР данное ограничение было не актуально – ведь для него законы рыночной экономики если и действуют, то довольно ограниченно. Но нет – даже ему не под силу было преодолеть системные особенности указанного производственного типа. Да, СССР мог позволить себе потратить огромные ресурсы, не задумываясь над их быстрой окупаемостью Но вот обеспечить сбыт произведенных миллионов и десятков миллионов полупроводниковых изделий даже он не мог. А работать «на склад», разумеется, было нельзя. Ну, а на внешний рынок, разумеется, пускать нашу страну никто не собирался. Нет, конечно, был еще и СЭВ — но даже с учетом его проблемы оставались серьезные.

А значит – указанного эффекта «автоматического» повышения уровня развития производства электронных компонентов не наблюдалось. И поэтому, хотя в принципе, создать завод, способный конкурировать с тем же «Интелом» было непроблемно – процессы производства микросхем хоть и сложные, но абсолютно «познаваемые» — но сделать это приемлимым для экономики методом было нельзя. Тем более, что даже оборудование для данной отрасли приходилось изготавливать самим – запрет на торговлю с социалистическими странами (КОКОМ) очень сильно ограничивал импорт. А значит – прежде, чем вести речь о производстве самих микросхем, требовалось развертывать производство станков для него. Итогом данной особенности и выступало то самое, неоднократно упомянутое, отставание в отрасли. Причем, даже вложения средств, периодически случавшиеся, дела не спасали. Просто потому, что «там», на Западе, данные средства получали «автоматически» — за счет системных особенностей рынка.

Тут можно было бы подробно расписать те проблемы, которые возникали из-за этого. Но делать этого особого смысла нет – поскольку данная тема посвящена вовсе не технике, и даже не экономике. Можно только упомянуть некоторые неприятности, которые приходилось испытывать советским инженерам, чтобы в подобных условиях изготавливать более-менее пригодные изделия. К примеру, можно упомянуть тот факт, что именно ограниченный тираж не позволял осуществлять эффективную отбраковку продукции по классам – что является одним из базисных принципов в полупроводниковой техники еще с «дискретных времен». В итоге приходилось использовать все, что произведено – тогда, как на Западе при на порядки больших объемах часть элементов можно было просто утилизировать: все «растворялось» в итоговой цене. Но, поскольку эта тема посвящена совсем не техническим проблемам, то углубляться в нее не будем. Отметим лишь тот факт, что единственно возможное деление компонентов осуществлялось для военной продукции – впрочем, как и во всем мире. Бытовая же оказывалась в ситуации, когда надо было рассчитывать на то, что есть.

* * *

Особенно серьезной данная проблема стала тогда, когда от дискретных полупроводников начали переходить к интегральным схемам. Точнее, к т.н. большим электронным схемам – БИС. Т.е., когда для каждого конкретного узла стало необходимым изготавливать свою ИС, оптимальнее всего подходящую для него. Данный этап в какой-то мере стал прорывом в плане удобства и надежности электронной аппаратуры – что говорить, именно его мы сейчас «доедаем». (В том плане, что все наши «гаджеты» — это, прежде всего, соответствующие БИС, а точнее, СБИС, сверхбольшие ИС.) Именно поэтому как раз в данное время – т.е., в конце 1970 – начале 1980 годов – и началось видимое отставание СССР в «электронном плане». Если до этого еще массовость существующих «ниш» позволяла хоть как-то «натягивать» спрос до минимально необходимого для запуска микроэлектронных производств, то теперь указанная проблема встала в полный рост. Хотя первые «звоночки» об этом стали поступать еще в период освоения схем «низкого уровня интеграции». (Именно с этим оказалась связано одно из самых критичных решений советского руководства – решение копировать IBM -370 под названием ЕС ЭВМ. Причины его были те же самые, что указаны выше.)

Однако при наступлении «эпохи БИС» критичность отсутствия «рыночной емкости» стала определяющим в плане торможения прогресса в отрасли. Нет, как уже было сказано, общая инновационность общества позволяла несколько демпфировать негативные процессы – инженеры «крутились, как могли», стараясь избежать «кремниевого проклятия». Активно развивались, например, тонко и толстопленочные технологии, требующие на порядок более дешевого оборудования. Шла работа над «полууниверсальными» ИС, к примеру, модульными процессорами (!), позволяющими комбинировать несколько относительно массовых схем для получения устройств с требуемыми параметрами. Наконец, развивалось производство т.н. «программируемых ИС» (ПЛИС), позволяющих задавать нужные параметры после изготовления.

Но все это было, разумеется, не тем, что могло бы кардинально изменить положение в отрасли. В том плане, что все это оказывалось дороже и сложнее в пересчете на «единицу продукции». И если для военной или космической техники это оказывалось некритичным, то для бытовой продукции данная особенность вела к крайне неприятной ситуации. Когда надо было или повышать цену – и лишиться покупателей. Или использовать устаревшие конструктивные решения – даже тогда, когда их архаичность становилась очевидным для каждого. К примеру, именно ограничением на выпуск комплекта соответствующих СБИС объясняется крайне долгое – до конца 1980 годов – производство «ламповых телевизоров» (УЛПТЦ). Причина этого в том, что чисто полупроводниковый аппарат (цветной) на дискретных элементах (транзисторах) оказывался малонадежным и дорогим из-за значительного их числа. Именно поэтому до «интегральной эры» использование в данной технике ламп было оправданным. Но в развитых странах уже к началу 1980 были освоены нужные СБИСы — и телевизоры приобрели привычные нам формы и параметры. В СССР же данный переход затянулся на десять лет.
* * *

Именно отсюда и пошло зарождение мифа о неспособности советской системы к инновациям – хотя, на самом деле, речь стоило вести совсем о другом. Но понимание системных особенностей социумов подобной сложности и сейчас является затрудненным – хотя распад советской системы прекрасно показал, что и как лежало в ее основе. (А главное – показал необходимость данного понимания.) Тогда же нельзя было даже предполагать, что советский человек с высшим техническим образованием, видя в магазинах и квартирах ламповые телевизоры и катушечные магнитофоны, стал бы рассуждать о вышеупомянутых особенностях отрасли и рынка. А вот то, что ему неизбежно пришли бы в голову мыль о том, что в стране «что-то идет не так», напротив, имело огромную вероятность. И разумеется, довольно очевидной казалась идея, что раз «на Западе не так», то значит, нам надо сделать «как на Западе». Ну, и отсюда недалеко до появления пресловутой «сверхидеи» о том, что только свободное предпринимательство и личная инициатива способны вывести СССР к современным рубежам прогресса. С соответствующими результатами, разумеется.

Кстати, стоит упомянуть, что упорное нежелание видеть системные проблемы и сводить все к «персональным», «психологическим», «менталитетным» и прочим популярным лет три дцать-двадцать назад моделям (типа: русские не способны делать микропроцессоры или автомобили) охватившее практически все общество, как раз и свидетельствует о реальном кризисе общества. В результате любые действия советского руководства лишь усугубляли ситуацию. Достаточно вспомнить известную ахинею с «компьютеризацией» позднего СССР, когда в производство было поставлено огромное множество совершенно бесполезных «бытовых компьютеров». А «полезными» они быть не могли – поскольку для более-менее серьезной машины нужен был свой комплект СБИС – т.е., смотри выше. Поэтому производителям приходилось выкручиваться, из имеющегося набора (процессор КР580ВМ80А с обвязкой, устаревший уже к началу 1980 годов) необходимо было сделать что-то «компьютероподобное». Но для практического применения, даже в образовании, данные машины оказывались бесполезными. В итоге, разуверившись в создании «своей» вычислительной техники, и увидев – благодаря «кооператорам» — уровень техники западной, позднесоветский человек вынес окончательный вердикт отечественной электронной промышленности. А именно – «место здесь гиблое»! И решил, что заниматься созданием собственных решений тут бесполезно – лучше покупать западное. (А на что покупать – об этом тогда мало кто задумывался.)

Впрочем, не только ее – практически то же самое можно сказать про любую область народного хозяйства. Мысль о том, что поиск решения следует искать в отказе от господствующих производственных парадигм, для позднесоветского человека, разумеется, была невозможна – он был убежден, что все должно быть «как на Западе», и если там господствует массовое производство, то это же должно быть реализовано и тут. Или нереализовано – если «место гиблое». В итоге электронная промышленность оказалась уничтожена, а «совковая техника» заняла «достойное место» среди «ужасов совка». Ну, и разумеется, за время господства «свободной инициативы и частного предпринимательства» ничего стоящего создано не было – хотя осознание того, что собственная электронная промышленность нужна (хотя бы для оборонного комплекса) все же вернулось.

* * *

В общем, завершая тему, стоит сказать, что главной проблемой советской микро и не микроэлектроники было полное непонимание и властями, и народом особенностей развития тех или иных отраслей. И это относится не только к электронной промышленности, да и не только к промышленности вообще. Вопиющее непонимание, попытки действовать по «аналогии» с западными странами, некогда сильно помогшее в плане индустриализации, но крайне вредное в период «развитого социализма» — вот главный корень всех советских проблем. А технические решения, как это не удивительно (а точнее, совершенно неудивительно) в стране имелись – в том числе и в плане электроники и микроэлектроники. Но о них надо говорить отдельно…
http://anlazz.livejournal.com/155705.html

Еще об обратной стороне СССР.
В прошлой части был затронут вопрос о проблемах, испытываемых советской микроэлектронной промышленностью в связи с недостаточностью объемов производства. Это не позволило данное отрасли полностью раскрыть свой потенциал. А главное – превращало микроэлектронику и связанные с ней отраслью, вроде производства компьютеров и мобильных устройств, из однозначного экономического лидера в дотационные и вторичные области советской экономики. Именно это, а вовсе не какие-то иные причины (вроде бреда о «гонениях на кибернетику») явились причиной того отставания, которое испытывал поздний СССР в плане массового использования ЭВМ и информационных технологий. (Хотя в техническом и научном плане СССР итут находился на вершине.) И, кстати, пресловутое решение о начале копирования IBM System360 и System370, сильно ударившее по советской кибернетической школе – так же связано с подобной особенностью. (Мне, кстати, очень смешно, когда «реальные» инженеры, причем работавшие как раз «тогда», начинают искать какие-то иные причины подобного решения. И, как правило, «доискиваются» до идеи заговора. Хорошо, что хоть рептилоидов не вспоминают.)

На самом деле все просто — на разработку System 360 фирма IBM потратила порядка 5 млрд. $ «образца 1964 года», что соответствует современным 30 млрд. $. Подобная астрономическая сумма сейчас выглядит нереальной – но в то время ситуация была иная. Американская суперкорпорация била точно в цель – уже в первый месяц после анонсирования выпуска ЭВМ, количество заказов на нее превысило 1000 штук. Если учитывать, что стоимость машины составляла от нескольких десятков тысяч долларов (в самой примитивной конфигурации) до нескольких миллионов этих самых $ (автомобили среднего класса в это время стоили 2000-3000$), стоит понимать, что в данном случае эти самые средства окупились очень быстро. Точнее, достаточно быстро для того, чтобы уже через пять лет указанная корпорация «выкатила» на рынок следующую «инкарнацию» своей машины (System 370). С тем же самым результатом.

Представить подобное выделение средств в СССР было тяжело — даже космические программы оказывались дешевле. Однако даже если бы указанные средства были выделены, то полностью изменить ситуацию не могли бы и они. Поскольку, на Западе, как можно догадаться, основанием создания «новых» компьютеров была продажа «старых» (т.е., освоенных моделей) – а значит, данный процесс имел непрекращающийся характер. Более того, каждое новое поколение ЭВМ оказывалось более доступным для покупателей – с миллионов долларов счет перешел на сотни, а затем и на десятки тысяч, пока не подошел к той роковой цифре (2000$), с которой началась «эра ПК». (Впрочем, помимо прямого удешевления было еще и удешевление относительное, на «одну операцию», что для мейнфреймов было не менее важно). Это вело к увеличению числа потребителей данных товаров – причем, чем больше их становилось, тем более массовым оказывалось производство, тем более снижалась цена. И, следовательно, опять – увеличивалось количество покупателей. Ограничением тут выступало только количество населения – что мы и увидели после начала «писизации», когда число вычислительных устройств стало сравнимо с числом людей. Был бы спрос, который, собственно, и выступает тут главным параметром, определяющим все остальное.

* * *

А спрос был. Собственно, именно он и являлся главным источником прогресса в производстве компьютеров. Дело в том, что за предыдущие десятилетия т.н. высокотехнологические отрасли накопили очень большой капитал – аномально большой капитал по сравнению с тем, который нужен был им для «нормального существования». Авиастроение, ракетная и космическая техника, атомная промышленность (еще не «подмоченная» радиофобией), судостроение, энергетика, химия и т.д. и т.п., не говоря уж о ВПК – все они очень хорошо «выросли» на госзаказах 1950-1960 годов. Впрочем, не только они – значительные куски от указанного «пирога» достались и всевозможным научным центрам и университетам. Наука давно забыла, как она существовала до Второй Мировой войны – все эти полуголодные аспиранты и погрязшие в бюрократии (и коррупции) научные функционеры, пыльные библиотечные залы и ведущие свой счет откуда-то из средневековья факультеты. Все это стало прошлым – теперь наука вкупе с образованием рассматривалась, как одна из приоритетных отраслей, и вместо прежних «пыльных» функционеров к ее руководству пришли «динамичные» молодые люди, прекрасно знающие, где и как у государства можно получить деньги.

Причем, пока еще под реальные проекты – умение жить чистым надувательством придет несколько позднее. Равно как и умение «скармливать» презентации и проспекты вместо реальных вещей. Но тогда, когда шло взрывное развитие компьютерной промышленности, о подобных методах еще только начинали задумываться, равно как и о том, что огромные выделенные средства можно было бы осваивать как-то по-другому, нежели вкладывая их в развитие отрасли. Поэтому казалось разумным массовое приобретение дорогостоящей вычислительной техники всевозможными научным центрами. Впрочем, не только ее – но именно компьютеры из всей массы разнообразного научного оборудования оказались самыми понятными «инструментами» для «новых функционеров», не являвшихся профессионалами в той или иной области, но желающими таковыми казаться. По сути, именно в конце 1960 – 1970 годах сложилось то явление, которое можно назвать «компьютерный фетишизм», и которое остается актуальным и по сей день: достаточно сказать, что понятие «высокие технологии» до сих пор связывается исключительно с вычислительной техникой и микроэлектроникой.

Впрочем, сейчас этот самый «фетишизм» давно уже идет на спад, и даже серии увлечений той же «виртуальной реальностью», нанотехнологиями или 3Д-принтерами задевали незначительное количество людей в течение незначительного времени. И сравнивать его нынешнее состояние с «тем временем» смешно. Даже в современных «гаджетах» борьба за мегагерцы и мегабайты ушла в прошлое — сейчас более популярны «дизайнерские» изыски и мода, а пресловутый лейбл на крышке способен стоить больше, нежели все техническое совершенство. Да и характер распределения средств давно поменялся – теперь никто не ждет от вложения денег каких-либо реальных прорывов. Однако рассматривать подобную особенность современного мира надо отдельно. Тут же стоит указать, прежде всего, на то, что весь прогресс вычислительной техники, произошедший в мире в 1970-1980, и даже 1990 годы, в реальности основывался на уникальной ситуации, сложившейся из-за особой формы соперничества между сверхдержавами. И все, что мы имеем в этой области по сей день, включая пресловутую «писизацию» мира, т.е., массированное распространение ПК, и наследующую ей «гаджетизацию» — все это берет свое начало оттуда. И, что самое главное, из этой самой уникальной ситуации берет свое начало современная (ну ладно, почти современная) гипертрофированная вера в возможности «информационного прогресса» и в способность последнего решить любые стоящие перед человечеством задачи.

* * *

Именно на базе этого самого «компьютерного фетишизма», по сути, и шло развитие в 1980-1990, да и в 2000 годы. Причем, усомниться в его «благости» мало у кого хватало сил. И только сейчас становится понятным, что особой пользы обществу от указанного развития «информационных технологий» в реальности не было – первые серьезные результаты от указанного процесса были получены лишь в конце 1990 годов. Да и то, если сравнивать эффективность экономики, с примеру, середины века с современностью, то, по гамбургскому счету, современность окажется не в выигрыше. Несмотря на все компьютеры, мобильники и прочие телекоммуникационные системы. Однако для начала 1970 годов подобная «компьютерная эйфория» на Западе оказалась крайне эффективным способом развития соответствующих производственных систем. Да, общий реальный эффект от массового внедрения вычислительной техники был не велик – однако для отладки технологий, связанных с указанной областью он оказался ключевым. Поскольку позволил вкладывать в них все возрастающие средства. (Именно с данного момента пресловутые «IT» на десятилетия сделались синонимом успеха, а люди, занимающиеся ими, начали постепенно «переходить» из разряда неких «чудаков» в разряд успешных и высокооплачиваемых личностей. )

Однако все это относилось к Западу – т.е., к развитым капиталистическим странам. В СССР же ситуация была иная. Удивительно, но запустив волну новой технологической революции в мире, задав направление его развития, наша страна через какое-то время оказалась отстающей в плане освоения данной волны. Точнее, это-то совсем не удивительно. Дело в том, что все указанные «мультипликативные» эффекты от массового внедрения новых технологий, как это можно увидеть, способны работать только в условиях рыночной экономики. Дело в том, что советские руководители заводов и институтов не имели того переизбытка капитала, которое позволяло их западным коллегам массово покупать ЭВМ, причем порой не сказать, чтобы нужные. Более того, особенности мышления советских руководителей и особенности принятия решений в рамках существующей в СССР системы, не позволяли им бездумно следовать моде, стараясь любой ценой «приобщиться к прогрессу». Скорее уж наоборот, они старались придерживаться абсолютно рациональной – на первый взгляд – стратегии довольно осторожного отношения к новым технологиям.

Именно поэтому на ту же программу ОГАС, разработанную по инициативе Глушкова, советский «аппарат» ответил довольно мягким, но от этого не менее действенным, сопротивлением. Вложить столь астрономическую сумму во что-то не совсем очевидное показалось для руководителей страны (в широком смысле этого слова, поскольку высшие руководители – тот же Косыгин –были к указанной ОГАС достаточно благожелательны) ничем не оправданным мотовством. Впрочем, подобное поведение «аппарата» вряд ли являлось чем-то из ряда вон выходящим –эта же самая стратегия в стиле «держать и не пущать» а так же «разбазаривание прекратить» — для него являлась, в общем-то, стандартом, причем, характерным еще с довоенного времени. Можно, например, вспомнить, что половину всех сатирических материалов в 1930-1960 годах составлялоо именно обличение подобного «бюрократизма». (Вторая часть посвящалась обычно лодырям и алкоголикам.) Причина очевидна – бюрократ, в отличие от бизнесмена или «аффилированного менеджера», не имеет личной заинтересованности в принятии инноваций. Он вообще не получает от них ничего, кроме «геморроя». (Т.е., усиленной работы в плане согласования данных инноваций со всем остальным – а в случае неудачи еще и гарантированного «нагоняя».)

* * *

И вот тут-то мы и подходим к самому интересному. А именно – к тому, почему же при подобном «аппарате» СССР довольно долгое время оказывался лидером мирового инновационного развития. Данная особенность страны кажется парадоксальной – и лишь «обыденность» ее, привычность для советского человека, «прячет» данный парадокс от постороннего взгляда. Впрочем, на самом деле, ничего сложного тут нет. А именно – низкая инновационность советских управленцев компенсировалась очень высокой инновационностью иных социальных слоев. Инженеры или рабочие, ученые или преподаватели – все они просто горели желанием применить что-то новое, и «естественный консерватизм» аппарата в подобной ситуации служил, в общем-то, благой цели. Он выступал в качестве некоей «тормозящей системы», не давая кипящей инновационной энергии общества разрушить все непрерывным потоком новаций. Условно говоря, то, что в классовом обществе существовало в «отдельно взятой голове» лица, принимающего решения (бизнесмена, чиновника), то в СССР существовало в качестве «экстериоризированной» социальной системы. (Речь идет о «тогда», сейчас, разумеется, никаких возбуждений-торможений у ЛПР нет, есть лишь нацеленность на максимальную личную выгоду.) Ну, и как не странно, данная ситуация позволяла советскому обществу серьезно «экономить» на «аппарате» — как в плане его величины, так и в плане его «качества». В «управленцы» шел не сказать, чтобы лучший «человеческий материал» — по крайней мере, в плане квалификации. Но развитию страны это не мешало.

Однако подобный «симбиоз» активных работников и «пассивизирующих» эту активность управленцев, мог существовать только в условиях указанного непрерывного потока новаций. Если этот поток иссякал – то указанный механизм начинал демонстрировать черты самого кондового, непробиваемого консерватизма. Именно последние случаи очень часто можно было наблюдать в позднем СССР, в так называемых «непрестижных» местах, откуда все активные люди старались «свалить» как можно дальше. (К примеру, в сельском хозяйстве.) Собственно, именно благодаря данной особенности и начал формироваться известный образ нашей страны, как отсталой и неспособной к инновациям. То, что подобная система является лишь ответом на фантастическую инновационность общества, мало кто задумывался. (Как мало кто задумывается и сейчас.)

Впрочем, для нас самым важным тут является то, что данная система обладала свойствами, прямо противоположными тем, что присущи классическим капиталистическим механизмам распостранения инноваций. Если последние основываются, как можно понять, на неких «встроенных» свойствах экономической системы – правда, с известными допущениями– то для советского общества необходимым условием являлось существование особого, высокого «инновационного напряжения» во всем обществе. Несвязанного, по сути, с экономикой. Т.е., не возникающего «автоматически» из «нормальной» работы существующих предприятий, где люди честно и добросовестно исполняют свои обязанности, отсиживая с 8 до 17. А требующего «отдельного социального контура», настроенного именно на это. (Впрочем, если рассматривать ситуацию несколько подробнее, то станет понятным, что и при капитализме настоящая инновационность не возникает автоматически. Автоматически там идет лишь «шлифовка технологий», внедрение уже созданного – и когда источник того, что можно «шлифовать» иссекает, вся инновационность падает до нуля.)

Однако в СССР даже подобная «шлифовка технологий» оказывалась невозможной без «внешнего давления» на производственный процесс. К примеру, если бы тот Глушков сумел «пробить» свой ОГАС, то пальма первенства в плане компьютерной техники, и, возможно, микроэлектроники, неизбежно оказалась бы в наших руках. Массовый заказ на компьютеризацию народного хозяйства не только позволил бы вложить значительные средства в микроэлектронную отрасль – избыточные средства с т.з. советской экономики – но и «запустить» новый этап «новационной революции». Иначе говоря, снова сделал бы СССР лидером в одной из важнейших областей. А может быть, и не только в ней одной – в конце концов, появление всеобщей информационной системы могло бы вызвать настоящую информационную революцию, а не то бледное подобие, что мы имеем сейчас. Ведь советское общество даже перед своим концом было еще достаточно «потенциально активным», и начало любого «великого проекта» могло бы в корне изменить его структуру. Проблема состояла в том, что этот самый проект некому было начинать…ъ
* * *

А так СССР пришлось «пожинать плоды спокойной жизни» — в виде нарастающего отставания во многих областях, в совокупности со все более «пожирающей» общество «серой сферой», с каждым днем захватывающей все новые области. Ну, и закончилось все совершенно закономерно – тем, чем и должно было закончится. А именно – распадом страны, почти полным уничтожением высокотехнологичного производства, превращением осколков СССР в страны Третьего мира. И это еще лучший вариант – о худших лучше не вспоминать. Такова была плата за непонимание разности советского и капиталистических обществ, за тупую уверенность, что ими можно управлять, и в них можно жить, используя совершенно одинаковые методы и стратегии. Впрочем, это относится не только к бывшему СССР. Развитые страны запада, так же, сами не ведая того, попали в ту же ловушку, уверовав в то, что СССР – это такая же страна, как и остальные. Но об этом будет сказано несколько позднее…
http://anlazz.livejournal.com/155946.html

Обратная сторона… неСССР.
В прошлых частях рассматривались недостатки (позднее)советского общества, приводящие к определенным проблемам с развитием. А именно – необходимость наличия некоего «внешнего» источника инновационной активности, не связанного с «нормальным» существованием экономического механизма. Иначе говоря, для успешного внедрения новых технологий в нем было недостаточно только лишь честного и добросовестного труда – требовалась именно направленность на освоение новых технологий. Впрочем, можно сказать, что это – свойство не только позднесоветского общества, но советского общества вообще, с той лишь разницей, что в позднесоветское время как раз указанной направленности стало несколько меньше. Почему – надо говорить отдельно, но можно сказать, что это выступало естественным следствием тех общественных изменений, что претерпевал СССР в послевоенное время. А точнее – следствием полного непонимания этих самых изменений, и того, что с ними нужно было делать. Ничего необычного в этом нет: даже нам сейчас, по прошествии десятилетий, тяжело разобраться с данной проблемой – а что говорить о том, что было тогда?

Впрочем, тут речь пойдет не о том, что стоило бы сделать в позднем СССР для того, чтобы изменить указанную негативную тенденцию. А несколько о другом. Конкретно же, о том, что подобное устройство общества не обязательно означает несовершенство, а скорее наоборот. (Тем более, что возможности устраивать «внешние источники инновационности» существуют.) А вот господствующая сейчас «западная форма» организации социума, со всеми своими «встроенными мотивациями», напротив, представляет собой крайне неприятную штуку. На самом деле, за «кулисами» внешнего лоска и благополучия, за красивой картинкой высокой инновационности капиталистического производства прячется весьма неприглядная реальность. И речь тут идет даже не об неоднократно уже помянутой неспособности капитализма к крупным инвестициям в «неведомую область», т.е., туда, где конечный результат непредсказуем «привычными методами». (Еще раз замечу – ключевое слово тут «крупные», поскольку никакой венчурный капитал не будет выбрасывать значительные средства на то, результат чего неизвестен. И это не говоря о том, что сам «венчурный капитал» может существовать лишь при значительной «перекапитализации» экономики.)

Но это только часть проблемы, причем, наиболее ее очевидная. На самом деле, в самой структуре той самой, «автоматически мотивирующей» экономики заложены такие «мины», по сравнению с которыми неспособность к серьезным («пороговым») инновациям может показаться мелочью. Ну да – может сказать обыватель – капитализм оказался неспособным освоить космос, справиться с раком и освоить термоядерный синтез. Но зато он дал множество дешевых и удобных гаджетов (о настоящей причине их происхождения говорилось, впрочем, не раз), обеспечил мобильной связью и интернетом (еще раз напомню о том же) и вообще, сделал жизнь комфортнее. (Особенно, если говорить о верхних слоях среднего класса развитых стран – то есть о тех, которые так любят показывать свой «нонконформизм», ездить на велосипедах, бороться за «зеленую энергию» и считать, что мир в последние десятилетия изменился к лучшему.) Впрочем, тут придраться особо не к чему – все это, разумеется, так. Вот только плата за подобные блага – даже если не учитывать отсутствие серьезных прорывов во всех областях – является настолько страшной, что если сравнить ее с полученным, то станет понятным: радоваться тут могут только полные идиоты.

* * *

Дело вот в чем: как уже говорилось ранее, особенностью капиталистической экономической системы является то, что в ее основе лежит неизбежное «возвращение» вложенных средств обратно в производство – но уже с прибавкой. Тот самый круговорот «товар-деньги-товар», о котором столь хорошо сказано в «Капитале» Маркса. Именно это обеспечивает уже неоднократно упомянутое «оттачивание технологий» — что обыкновенно и принимается за инновационность данного общества. Суть этого явления, в общем-то, уже была описана в прошлых частях – поэтому подробно останавливаться на нем я не буду. Отмечу только еще раз, что возможность «отточки» и «шлифовки», а так же их эффективность имеют очевидные ограничения. Однако до тех пор, пока это не произошло, в капиталистической экономике действует очевидный «мультипликативный эффект» — чем больше «оттачивается» технология, тем более экономически эффективной она становится, и тем более конкурентоспособной оказывается продукция. Все это увеличивает прибыль, последняя инвестируется в производство — и соответственно, ведет к дальнейшим вложениям в «отточку». Именно так, к примеру, осуществилось развитие самой известной технологии современности – микроэлектроники, но этот же самый механизм работал и в авиации, или, скажем, автомобилестроении. Да что там – даже фабричное ткачество, описанное Марксом, так же подчинялось той же закономерности.

И все бы было хорошо – если бы не одна деталь. А именно – в данной ситуации неизбежно должен расти и рынок сбыта. Ведь, как уже не раз было сказано, основная причина снижение себестоимости в данном случае – увеличение «общих» затрат на все производство, увеличение степени разделения операций и их специализации. Вершиной данного процесса выступает т.н. «массовое производство», то самое, которое, в итоге, и оказалось фатальным для СССР. Основание подобного типа производства является глубокое разделение техпроцесса на крайне простые операции, выполняемые на специализированном оборудовании. Вершиной указанного явления становятся т.н. «автоматические линии» — большие комплексы узкоспециализированной оснастки, полностью синхронизированной друг с другом. Порой эти «линии» занимают целые цеха, а то и заводы. Цена их очень велика – но и производительность колоссальна. (Кстати, появились «автоматические линии» еще до Второй Мировой войны – на чисто «механической» автоматике. Но популярными стали, разумеется, в послевоенное время. Почему – будет сказано чуть ниже.)

Впрочем, даже если до подобного уровня специализации дело не доходит – а в большинстве случаев так и случается – то все равно, чем дольше существует технология, чем больше она оттачивается, тем более дорогостоящим и «неуниверсальным» становится оборудование. А это значит, что подобное предприятие может существовать только тогда, когда оно контролирует очень большой сегмент рынка. Т.е., если фирма обладает высоким технологическим уровнем, то она должна быть монополистом – и никак иначе. Собственно, эти понятия для капитализма оказываются диалектически связаны – и поэтому, к примеру, все призывы «демонополизировать рынок», все попытки это сделать оказываются или бессмысленными, или фиктивными. Сейчас есть несколько компаний, производящих всю микроэлектронику, несколько компаний, контролирующих фармацевтику, химию, авиастроение или производство автомобилей. Везде, где речь идет о более-менее высоком технологическом уровне – мы имеем место с монополиями. Ну, и с определенными недостатками подобной ситуации – о которых, впрочем, тут говорить нет смысла, поскольку они неоднократно были описаны.

* * *

Впрочем, если бы речь шла только о издержках монополизации, характерных для массового производства! Тогда бы это можно было бы «перетерпеть», поскольку альтернативы (пригодной для капитализма) подобная система не имеет. Но дело обстоит гораздо хуже… Суть проблемы вот в чем: в процессе роста монополизации, вопреки обывательскому представлению, уровень «конкурентной напряженности» вовсе не спадает, а растет. Причем, чем дальше, тем сильнее. Причина подобного состояния понятна – чем дальше, тем больше «могущества» (капитала) накапливают фирмы, тем большей оказывается выгода от каждой последующей «итерации» конкурентной борьбы. В конечном итоге, остановка «технологической гонки» оказывается невозможной – и, вместе с тем, неизбежной, поскольку чем дальше, тем больше средств необходимо для совершенствования производства. К примеру, сейчас стоимость запуска новой «технологической нормы» для микроэлектронной промышленности составляет миллиарды долларов (если не больше), в то время, как еще в конце 1990 эта цифра была порядка сотни миллионов. Таким образом, можно вести речь о положительной обратной связи, ведущей к одному – к дальнейшему ужесточению уровня конкуренции.

А это значит одно – то, что рано или поздно, но «градус» борьбы повышается настолько, что допустимыми становятся все средства. В том числе и те, которые принято именовать «силовыми». Впрочем, вначале «силовые» методы давления на конкурентов смотрятся довольно невинно – с учетом последующей ситуации, конечно. Это всевозможные торговые и тарифные войны, переход от политики фритрейдерства к протекционизму. Но постепенно данное давление возрастает, дипломатическая жесткость сменяется бряцанием оружием, а агрессивность высказываний все чаще подкрепляется «силовыми акциями». Самое удивительное во всем этом – так это то, что большинство участников событий совершенно ясно понимают: мир движется к катастрофе. Мощь современного вооружения такова, что даже его ограниченное применение ведет к массовым смертям и разрушениям. Но при всем этом, сделать уже ничего не могут – поскольку требования к уничтожению конкурентов становятся единственной возможностью существования собственной экономикой.

Единственное, что могло бы спасти мир (и в смысле нашей планеты, и в смысле мирного существования) – так это возникновение новой «технологической ниши», куда могли бы вылиться капиталы, зажатые в тисках неоднократно переделенного рынка. Но подобной возможности, как уже не раз говорилось, капитализм не дает – после определенного предела он оказывается неспособным к подобным действиям. А значит – война неизбежна. Именно так произошло еще в начале XX века, когда указанный пузырь технологической гонки лопнул, породив ужасную бойню – такую, после которой хотелось только одного: «никогда более». Почти все люди на Земле, видевшие Первую Мировую войну, желали только одного: вечного мира. Но жалкие мыслишки людей оказались бессильными перед железными законами экономического развития. Всего лишь через два десятилетия после окончания первой Бойни была устроена вторая. Как говориться, мыши плакали, кололись – но жрали кактус. В смысле, жители Земли приступили к новой, еще более массовой стадии убийств и разрушений.

И лишь когда, после окончания ужасной войны (о том, кто и как ее окончил – надо говорить отдельно) Советский Союз смог открыть новую «технологическую эпоху», военная опасность оказалась ликвидирована. Человечество еще раз показало, что в реальности управляет его развитием. А именно – все агрессивные заявления политиков и бряцанье оружием, вся колоссальная, не имеющая аналогов в истории гонка вооружений, все хитроумные планы по сжиганию в атомном огне жителей советского союза и вооруженным восстаниям украинских националистов – все это оказалось глубоко вторичным по сравнению с глубинными экономическими и социальными изменениями, требующими мира. В противовес тому, как в свое время «кузины Ники, Вилли и Джордж», реально стремящиеся к миру и спокойствию, устроили Европе «репетицию Армагеддона». А все потому, что мир или война подчиняются чему угодно — но только не человеческим желаниям!

* * *

Но сейчас, через четверть века после того, как СССР исчез с лица Земли, ситуация повторяется. «Технологическая революция» 1950-1970 годов подходит к концу, и как не хотелось бы многим, повторить ее не получается. А значит, конкурентное напряжение растет, нарыв зреет – и его прорыв становится неизбежным. Именно это стоит понимать, восхищаясь всеми теми благами, что «щедро одаривает» нас современная промышленность, и думая – что так будет всегда. Сто лет назад также так думалось: «…Из Москвы – в Нагасаки , из Парижа – на Марс…». В итоге же, вместо Парижа и Нагасаки оказались в окопах Первой Мировой, аэропланы вместо того, чтобы дать свободу передвижения стали нести бомбы, а химики вместо решения мировых задач стали соревноваться в плане разработки более эффективных способов травли людей. Такая вот плата за нежелание понимать ход Истории. Впрочем, сейчас все это практически повторяется – и опять же, господствует то же самое «уперто-восторженное» восприятие прогресса, в совокупности со столь же «бессмысленно-тупым» страхом перед будущим. (И даже страсть к мистицизму та же самая — «серебряный век», мать его за ногу!)

Впрочем, История – учитель с огромным запасом терпения, и если человек не понял урок в первый раз, то она будет повторять его снова и снова. Пока до самых тупых не дойдет. Так что, как говориться, «вперед и с песней». В конце концов, в «первый раз» все прекрасно получилось, и нет никаких оснований, что не получится и сейчас…
http://anlazz.livejournal.com/156184.html

Ссылка в тему: Чип и del — Американский профессор о достижениях советских кибернетиков

Обсуждение закрыто.